Теория и практика взаимной человечности

Теория и практика взаимной человечности

А.В. Суворов, доктор психологических наук

Эта статья с небольшими редакционными изменениями взята из моего курса лекций "Совместная педагогика", который в настоящий момент готовится мною к изданию в издательстве Университета Российской Академии Образования.

 Категория человечности, в предельно широком философском смысле, то есть в контексте этической концепции разума, характеризует сущность разумной формы жизни в отличие от всякой другой. Иными словами, в содержании этой категории выражается специфика разума, то, чем разумное отличается от неразумного и безумного. Таким образом, на этом предельном уровне обобщения категорией человечности обозначается трансмировая природа человека как разумного (потенциально, если не актуально) существа, - природа (сущность), которой не обладает помимо человека ни одно существо из всех нам пока известных. Термином "трансмировая природа" подчёркивается космическая миссия разумной формы жизни, её ответственность за вселенную, благодаря преобразованию которой разумная форма жизни поддерживает своё собственное существование. Поскольку мы пока знаем только одну, хотя бы потенциально разумную, форму жизни - человечество, - то эту космическую миссию всякой разумной формы жизни мы и вправе обозначить термином "человечность".

На личностном уровне, то есть на уровне единичного представителя разумной формы жизни, человечность есть этико-психологическое качество, предполагающее умение (способность) быть человеком самому и помогать в этом другим. Указанное качество на практике выражается в конкретных решениях и действиях, направленных:

1. на удовлетворение насущных потребностей и интересов человека (то есть потребностей и интересов, связанных с обеспечением физического существования, уровня материального благосостояния, не развращающего ни унизительной бедностью, ни вещизмом как религией, сущность которой - обожествление материальных благ самих по себе в ущерб духовным благам);

2. на создание и реализацию творческого потенциала личности (то есть на воспитание и образование, - в этом все мы более/менее осознанно помогаем друг другу независимо от того, являемся или нет профессионалами - педагогами и т.д.);

3. на содействие саморазвитию в тесном смысле слова (сознательному нравственному, эстетическому, интеллектуальному, физическому самосовершенствованию).

Саморазвитие, особенно на первых порах, идёт не в одиночку, а во взаимодействии с другими людьми. Оно идёт по линии диалектического совпадения противоположностей - внутренней, собственной, и внешней, от других людей исходящей, развивающей активности (сознательной или нет, в данном контексте не имеет значения: важен результат). При этом уточним: саморазвивается не только ребёнок, саморазвивается и тот, чья активность направляет и стимулирует собственную детскую активность. Идёт взаимоприспособление, взаимная притирка, и тем самым - взаимное соучастие людей в саморазвитии друг друга. В этом смысле взаимная человечность имеет место с самого начала, и совершенно обязательна как необходимое условие нормального протекания процесса развития/саморазвития.

Вообще же, если бы пришлось объяснять ребёнку, что такое человечность, я ответил бы: доброта. А дальше можно конкретизировать как угодно подробно и сложно, в том числе так, как это сделано выше.

Для ребёнка добрый - хороший, недобрый - плохой. Добрый - любящий, недобрый - не любящий. Доброму можно довериться, от недоброго лучше держаться подальше. Общеизвестна безошибочная детская чуткость на доброту. Впрочем, столь же общеизвестно и недоверие этой детской интуиции: ребёнок ориентируется на внешние проявления и может обмануться, приняв добренького за доброго.

Доброта - это внешнее, поведенческое проявление человечности как сущности или основного принципа образа жизни в целом. Когда ребёнок спрашивает: "что такое?", он интересуется на самом деле тем, как это выглядит, как это можно опознать по внешним проявлениям. Ответа на таком уровне ему пока достаточно. Поэтому на вопрос, что такое человечность, я и ответил бы ему указанием на внешнее, поведенческое проявление человечности, то есть на доброту. Иначе я старался бы зря и только запутал бы ребёнка. Ребёнок, как и всё человечество, идёт в своём познании от явления к сущности, от формы - к содержанию. Об этой логике надо знать и её надо соблюдать, объясняя что-либо детям. Но и ограничиваться одними явлениями нельзя. Путь познания надо пройти с ребёнком до конца - показав, указав, рассказав, как выглядит, как проявляется, постараться затем вместе с ребёнком понять, именно - "что такое", то есть понять сущность явлений, закон их существования, механизм их возникновения... Если, разумеется, эта сущность вам самим известна.

Как же работает человечность? Какая она бывает? Ведь и ребёнку очень быстро приходится убедиться, что доброта бывает разной. Бывает сердитый, и всё равно добрый. Когда, на что, за что, почему сердится добрый человек? А тот - вроде бы добрый, и вдруг обманывает. Раз обманул, ещё раз. Почему обманывает? Можно ли быть добрым - и нечестным? Значит, доброта бывает настоящая - и не настоящая? Если так, то как их отличить?..

Противоречиво проявляет себя противоречивая сущность. В чём же эти противоречия?

Человечность может проявляться то ли абстрактно, то ли конкретно. Абстрактно - это на уровне правил поведения, которые превращаются в самостоятельную ценность. На самом деле оказывается важно не то, человечно или бесчеловечно, а то, по правилам или не по правилам. "Правила" же эти устанавливаются общепринятой моралью. Мораль императивна, обязательна для всех, и именно в этой её обязательности - диалектическое коварство. Пока мораль более/менее адекватна, более/менее соответствует сложившемуся положению вещей, - всё получается не только по правилам морали, но и более/менее человечно. Всякие правила рассчитаны на типичное, чаще всего встречающееся, обычное. Поэтому при встрече с необычным, с каким-то отклонением от обычного, правила могут не сработать. И тогда человечность превращается в свою противоположность - в бесчеловечность, если продолжать настаивать на "правилах" как на самостоятельной ценности.

Например, правило: нехорошо привлекать к себе внимание. Конкретная ситуация: инвалид в толпе на вокзале, без сопровождающего. Справиться один он не может, а его могут затолкать, сбить с ног. "Скромничать", рискуя жизнью? Я предпочитаю в таких случаях свистеть в судейский спортивный свисток. То есть нарушать правило и как раз привлекать к себе внимание, чтобы меня заметили, чтобы хоть расступались, а не толкались, не спотыкались о мою трость, тем более не сбили бы меня с ног. А может, кто-то найдётся в толпе и догадается мне помочь... То же самое в больнице, то же самое в магазине, просто на прогулке, - где угодно, где я один среди незнакомых людей. Человечно в данном случае именно привлечь к себе внимание, - человечно и по отношению к себе, и по отношению к окружающим людям, которым вовсе не хочется оказаться свидетелями какой-нибудь неприятной сцены, - моего падения, травмы, а то и гибели. И человечно по отношению к моим близким, которым ведь придётся вместе со мной расхлёбывать последствия моей "скромности". А если самому цепляться за правила, можно пожалеть по-крупному. И если кто-то навязывает мне правила, не желая учитывать обстоятельства, - тот из самых человечных побуждений, при самом искреннем стремлении к благу ближнего, поступает объективно бесчеловечно. Потому что совершает человеческое жертвоприношение, - приносит в жертву идолу, в жертву догме, именуемой "правилами", не только меня, но и всех тех, кому придётся вместе со мной расхлёбывать последствия его идолопоклонства.

Итак, абстрактная человечность остаётся человечностью, пока, превращенная в идола, догматическая абстракция более/менее соответствует обстоятельствам. И сразу же превращается в свою противоположность, в бесчеловечность, как только обстоятельства изменятся, а вы продолжаете цепляться за свой любимый вздор, за свои абстрактные представления о хорошем и плохом, о должном и не должном, о дозволенном и недозволенном.

При этом вы рискуете проявить бесчеловечность не только по отношению к другим, но и по отношению к самим себе. То есть вы рискуете самих себя принести в жертву идолу - морально-этической абстракции. Рискуете пасть жертвой бандита, циника, которому наплевать на какую бы то ни было мораль и нравственность, и он рад будет случаю спекульнуть на вашей наивности, на вашей религиозной ограниченности. Он поймает вас на слове, он потребует от вас буквального соответствия ваших действий вашим декларациям, - и ради спасения ваших абстрактных деклараций вам придётся поставить под угрозу слишком многое, от вашего имущества до вашей жизни, до судьбы ваших близких. Словом, из-за ваших моральных верований, якобы избавляющих вас от необходимости конкретного исследования, анализа единичной проблемной ситуации, от необходимости принимать нетривиальные решения, - вы рискуете на практике оказаться весьма уязвимыми, беззащитными. И не только сами рискуете, но вместе со всеми, кто имеет несчастье быть с вами как-то связанным.

Такая абстрактная человечность может исковеркать детскую судьбу, перечеркнуть будущее ребёнка, если мы, не давая себе труда понять ни ребёнка, ни его обстоятельства, требуем от него только неукоснительного "послушания", неукоснительного соблюдения наших правил. Что говорить, на выполнении наших требований приходится настаивать, и весьма часто, однако помня, что правил нет без исключений, и каждый раз вникая в ситуацию, прежде чем на чём-то настаивать.

Абстрактная человечность, в отличие от конкретной, никогда не застрахована от превращения в свою противоположность - в бесчеловечность. И не только потому, что не всегда адекватна меняющимся обстоятельствам. Сама возможность этой неадекватности объясняется тем, что стремимся-то мы, в сущности, не к человечности, а к спасению во что бы то ни стало, к соблюдению любой ценой, привычных нам стереотипов поведения. Получается та же беда, что и со всякой господствующей идеологией, в каких бы масштабах она ни господствовала, - в масштабах ли большой страны, или в масштабах индивидуального образа жизни. Главным незаметно становится не действительная практическая реализация, не действительное воплощение нашей идеологии, а её господство, то, чтобы она признавалась всеми без исключения. Тогда содержание идеологии необязательно изучать, - идеологию достаточно признавать. Достаточно называть себя её сторонником, а являешься ли ты им на самом деле - это неважно.

Человечность, как и всякая идеология, становится конкретной только тогда, когда учитывает меняющиеся обстоятельства ради достижения конечной цели - практического воплощения человечности в любых обстоятельствах. Только при таком целенаправленном учёте она может быть застрахована от превращения в свою противоположность. Это значит, что всегда полезно задаться вопросом: что бесчеловечно, а что человечно именно в данных обстоятельствах? Что приближает, а что отдаляет нас от нашей цели - поступить именно человечно? Соблюдение или нарушение каких именно правил, норм поведения это обеспечивает? Правда, есть риск оказаться в положении сороконожки, задумавшейся, с которой ноги она ходит, и до сих пор решающей этот великий вопрос, оставаясь на месте...

На практике очень часто этот выбор приходится делать по принципу "наименьшего зла". И тогда проблему приходится переформулировать: не что человечно в данных обстоятельствах, а как человечнее поступить, по отношению к кому - и за счёт бесчеловечности по отношению к кому. Абстрактная претензия быть всеобщим благодетелем весьма опасна, иногда - смертельно опасна. Порой самым человечным возможным вариантом оказывается действие по принципу: не до жиру - быть бы живу! Типичный бытовой пример: очень и очень не лишне задуматься, стоит ли хронический алкоголик того, чтобы, пробуя спасти его от него самого, принести в жертву своему альтруизму и собственное здоровье и жизнь, и здоровье и жизнь других членов семьи. Бывает так, что всех не спасёшь, и тогда приходится выбирать, кто вам дороже, кто достоин ваших спасательных усилий, а от кого безопаснее и человечнее всего как можно скорее избавиться. Иными словами: кого, собственно, от кого спасать? Алкоголика - от самого себя, или семью - от алкоголика? А если вы хотите и невинность соблюсти, и капитал приобрести, то взвесьте всё же свои силы, справитесь ли вы с алкоголиком, не пропадут ли все ваши усилия втуне, не усугубят ли ситуацию...

Но человечность может быть абстрактной не только в смысле догматизма, неадекватности обстоятельствам и подмены целей. Она может быть абстрактной и просто в смысле недостаточности опыта практической, конкретной человечности, просто в силу неумения быть человечным. И тогда процесс формирования человечности, процесс превращения человечности из фактора развития/саморазвития (одного из многих) в сущность, основной принцип образа жизни, - этот процесс идёт в точном соответствии с диалектическим законом восхождения от абстрактного к конкретному, то есть представляет собой непрерывное, пожизненное уточнение, пожизненную корректировку своих представлений о том, что человечно, а что бесчеловечно, непрерывное "повышение квалификации" во всём действительно человечном. Сороконожка не стоит на месте, выбирая, с какой ноги пойти, а идёт и наблюдает за тем, как идёт. И решает, как лучше идти. И в такой абстрактности человечности нет ничего плохого, такая абстрактность совершенно естественна, неизбежна и необходима, как этап роста, этап развития/саморазвития.

Человечность предъявлена (задана) изначально в духовной культуре человечества и в повседневном общении между людьми как один из многих факторов личностного становления, в ходе которого человечность должна интериоризироваться, то есть превратиться, воплотиться, в сущность, закон, смысл образа жизни личности. В ходе этой интериоризации - врастания извне вовнутрь, воплощения родового достояния в достояние становящегося родового существа, - представления о человечности неизбежно, особенно первоначально, более/менее приблизительны, неточны, и в этом смысле абстрактны. Только у догматика-моралиста, спутавшего содержание человечности с её формой, с теми или иными правилами, нормами поведения, хватит самонадеянности заявить, что он знает окончательные ответы на вечные вопросы жизни. А вопрос о том, что действительно человечно в данной единичной ситуации, относится к таким вечным вопросам. Уточнение, конкретизация ответов на этот вопрос, повторюсь, и представляет собой процесс восхождения от абстрактного к конкретному, который может и должен быть пожизненным.

Речь идёт о восхождении от наивных, первоначально весьма туманных, смутных, и в этом смысле абстрактных, представлений о человечности - к развитому, более/менее детально продуманному гуманистическому мировоззрению, к более/менее разработанной гуманистической системе убеждений, то есть к наполненному глубоким теоретическим содержанием понятию человечности. Я бы предложил следующие три этапа этого восхождения.

1. Изначальная стихийная практика человечности.

Ребёнок чувствует человечное - для него это значит доброе - к себе отношение, и в силу стихийного чувства справедливости считает вполне честным платить той же монетой. На мамину любовь я ответил взаимностью, и если мне случалось перед мамой провиниться, я долго этим мучился, казнил себя за это, чему способствовало и то, что мы с мамой вынуждены были всё время разлучаться, - то она на работе, а я в яслях и в детском саду, то я в школе-интернате для слепых детей, то в Загорском детдоме для слепоглухонемых, а потом университет, жизнь и работа в Москве, а мама ещё долгое время оставалась на моей географической родине, в Кыргызстане. Эти разлуки сыграли свою положительную роль, обостряя мою любовь к маме и чувство вины перед ней за любой, казалось бы, "пустяк". Я глубоко чувствовал мамину человечность и тяжело переживал каждый случай собственной бесчеловечности по отношению к ней, а тогда уж и по отношению ко многим другим людям, - происходил перенос типа отношений с мамой на отношения с другими людьми. Всё это и было моей первоначальной, стихийной, практикой человечности, накоплением первоначального опыта человечности и бесчеловечности. Я был одинок среди детей, много конфликтовал с ними и, следовательно, страдал, и это тоже вынуждало искать как можно более человечный тип поведения.

2. Осознание стихийной практики человечности вплоть до уровня формирования гуманистической, антропокосмической картины мира, с соответствующими этическими выводами из неё.

Работа мысли: поиски ответов на вопросы, что такое человечность, откуда бесчеловечность, зачем быть человечным. Отталкиваясь от собственного стихийно накопленного опыта, поиски этих ответов в художественной литературе, затем в научно-популярной и, наконец, в строго научной и философской. Теоретический этап.

(Антропокосмизм - термин, предложенный академиком Н.Г. Холодным для обозначения космической ответственности человечества за сохранение вселенной.)

3. Сознательная реализация сложившегося (и непрерывно эволюционирующего, конкретизируемого) гуманистического мировоззрения в собственном образе жизни, в межличностном общении, во взаимодействии личности со всем окружающим и включающим её в себя миром.

То есть новый практический этап, но на сознательном, а не стихийном уровне, с опорой на выработанное и непрерывно уточняемое гуманистическое мировоззрение.

Поэтапность эта охватывает всю жизнь, а не только время детства. Между этапами нет четких возрастных границ, они могут накладываться друг на друга, задачи разных этапов могут решаться одновременно. Попытки осмыслить накапливающийся стихийный опыт человечности не отсрочиваются до начала следующего этапа, а предпринимаются немедленно; попытки сознательно формировать свой образ жизни на началах человечности, с опорой на уже имеющиеся, уж какие есть, мировоззренческие установки, тоже не откладываются. Это этапы, потому что осмысление не может начаться до стихийной практики человечности - нечего осмысливать; а сознательное формирование своего образа жизни с опорой на мировоззренческие установки не может начаться раньше, чем эти установки, сколь угодно несовершенные, появятся. Но когда есть что осмысливать и есть что сознательно воплощать на практике, этапы превращаются в стороны, аспекты одного, всю жизнь идущего, процесса. Так что привязать намеченные этапы к каким-то определённым возрастам довольно сложно, и я не уверен, что нужно.

Важнее понять диалектическую сущность процесса: здесь человечность - и на стихийном, и на сознательном уровне - практика, а гуманизм - теория. И человечность, то есть практика, служит одновременно и источником, и конечной целью, и критерием истинности гуманистического мировоззрения, то есть теории. И речь идёт о челночном движении от практики, через её осмысление, снова к практике и к новому её осмыслению. Так - всю жизнь. Это и есть пожизненная конкретизация, пожизненное уточнение первоначально абстрактных, наивных представлений о том, что человечно, а что бесчеловечно. И одна из наших психолого-педагогических сверхзадач - помочь детям "запустить" этот пожизненный процесс всё более конкретного осмысления своей этической практики, всё более сознательного воплощения своих этико-мировоззренческих установок в новой практике.

С самого начала конкретизация представлений о человечности упирается в фундаментальный эмпирический факт, ставящий личность по мере её становления перед всё более мучительным выбором, - факт эмпирической данности в человеческих отношениях двух несовместимых, но сосуществующих в образе жизни одних и тех же людей типов или механизмов человеческих отношений: человечность по отношению К СЕБЕ ЗА СЧЁТ_ бесчеловечности по отношению К ДРУГОМУ - или человечность по отношению К ДРУГОМУ ЗА СЧЁТ бесчеловечности по отношению К СЕБЕ; паразитизм и дополняющая, предполагающая его жертвенность, ОДНОСТОРОННЯЯ человечность и дополняющая, предполагающая её СТОЛЬ ЖЕ ОДНОСТОРОННЯЯ бесчеловечность, с одной стороны, - и взаимное бескорыстие, взаимное доверие, взаимная помощь, взаимная человечность, с другой стороны. От того, какой из этих двух типов или механизмов будет реально выбран, реально предпочитаться и преобладать в образе жизни личности, зависит уровень или форма реализуемой личностью человечности. Этих уровней и форм у меня выделено три (в результате бесед со специалистом в области этики, доктором философских наук Виктором Тимофеевичем Ганжиным).

1. Реляционная, или декларируемая, форма человечности - нормативная, в которой моральная абстракция (норма) чаще всего возводится в абсолют (в догму) и принимается (или декретируется) к исполнению без учёта конкретной проблемной ситуации. Отсюда абстрактность (в смысле догматичность) этой формы человечности.

2. Проблемная форма человечности, интуитивно сообразующаяся с конкретной ситуацией и диктующая наиболее человечный образ действий именно в данной ситуации.

Человек, в сущности, остаётся на уровне стихийной практики человечности, но при этом он интуитивно учитывает ситуацию, не навязывает своих установок, привычек, "правил", норм, а просто сам ими руководствуется, исходя больше из интересов другого человека, чем из своих собственных. Поэтому при всей бессознательности, то есть неосмысленности на теоретическом уровне, его практика человечности остаётся вполне конкретной, а не абстрактной, и часто его интуитивное решение проблемы гораздо точнее теоретического.

На таком проблемном уровне человечности находятся многие так называемые простые люди, в том числе моя мама, и к её нравственной интуиции я привык относиться часто с б'ольшим доверием, чем к собственным мировоззренческим установкам. Потому что её нравственная интуиция во многих случаях была более безошибочна. Я-то со всей своей философией садился в лужу далеко не единожды...

3. Ценностная форма человечности, осознанная на уровне гуманистического мировоззрения и являющаяся более/менее удачной реализацией этого мировоззрения.

Человечность должна быть естественным образом жизни, - настолько естественным, чтобы иной представлялся просто немыслимым. Поистине человечность должна быть сущностным механизмом жизни личности от рождения до смерти. И поскольку большинство людей - далеко не мыслители, а надо, чтобы естественно-человечный образ жизни вели поголовно все, постольку наиболее массовой формой реальной, конкретной человечности представляется проблемная. Потому что ценностная всё же предъявляет повышенные требования к интеллекту, а что касается реляционной, то есть весьма серьёзные сомнения в том, человечность ли она вообще. Пока всё идёт по накатанной колее, реляционная форма более/менее похожа на человечность, а чуть в сторону - и сразу оборачивается бесчеловечностью. Когда я выше противопоставлял абстрактную человечность конкретной, я под первой имел в виду именно реляционную форму, а вовсе не абстрактность вследствие элементарной неопытности. Опыт - дело наживное, и процесс восхождения от абстрактного к конкретному всё расставит по местам, в случае же всяких реляций/деклараций наибольший риск сорваться в элементарное лицемерие и ханжество. А уж этот недуг едва ли вылечит какое бы то ни было восхождение от абстрактного к конкретному. Когда от абстрактного к конкретному "восходит" ханжа и лицемер, то он, будучи разоблачён, сбрасывает маску и оказывается откровенным циником. Так что получается скорее не восхождение, а спуск в преисподнюю.

Хотя выше дана классификация форм и уровней человечности по различным критериям (абстрактность - конкретность, взаимность - односторонность, стихийность - сознательность...), меня лично не покидает ощущение, что в концепции чего-то не хватает, и, может быть, самого главного. Это касается условий реализации человечности в жизни каждого, условий превращения человечности в свою противоположность - в бесчеловечность, степени зависимости/независимости людей друг от друга, от которой очень зависит и степень человечности их взаимоотношений.

Мы же эмоциональные существа, мы не можем держаться на голом волевом усилии, на одном лишь сознании своего нравственного долга. У нашей человечности поэтому должна быть могучая эмоционально-мотивационная база. Иначе неизбежно нравственное банкротство либо в форме лицемерия, ханжества, либо в форме демонстративного цинизма, в основе которого - отчаяние: всё равно ничего не получится, пустые это всё бредни - про человечность, пусть голову не морочат.

Я сам постоянно срываюсь - от переутомления, от недостатка выдержки, просто от недостаточной включённости в ситуацию, а то и по причине полного выпадения из ситуации, что связано с моей физической слепоглухотой и неумением (или нежеланием) окружающих помочь мне включиться. Могу накричать, обидеть, брякнуть что-нибудь как нельзя более некстати, а потом очень обо всём этом жалеть и самого себя страшно стыдиться.

А с другой стороны: как себя защитить, если твоей человечностью бессовестно пользуются тебе же во вред, спекулируют на ней? Где та грань, за которой человечная мягкость оборачивается просто одним из способов самоубийства, самоубийственной мягкотелостью?

Быть пожёстче? Во-первых, не с каждым сможешь: чем больше любишь, чем сильнее чувство нежности, тем труднее быть жёстким, даже если понимаешь всю необходимость жёсткости.

Во-вторых, для жёсткости, для волевого регулирования чужого поведения, чтобы обезопасить себя от откровенного потребительства и паразитизма, - нужна власть, то есть нужно, чтобы те, кому приходится противопоставлять свою жёсткую волю, от тебя достаточно сильно зависели не только морально, но и материально. Иначе им на твою волю наплевать. Ты будешь беситься, а они будут над тобой издеваться как заблагорассудится. Ты окажешься в положении "демократического" правительства, от которого зависит в жизни страны так мало, что все сколько-нибудь активные и бессовестные граждане могут воротить, что хотят, игнорируя любые законы, на любом уровне, от местного до федерального. И сводя на нет всякие попытки организовать какую бы то ни было "социальную защиту" более беспомощных или просто более совестливых граждан.

В-третьих, если власти достаточно, если от тебя зависят настолько, что ты можешь при необходимости жёстко продиктовать свою человечную волю, - то где та грань, за которой эта воля становится бесчеловечной, оборачивается обыкновенным самодурством? Как защитить ближних не только от их собственных паразитических поползновений, но и от самого себя? И не только от своего самодурства, но и от своей назойливой нежности, - от любых чрезмерных и потому неконтролируемых эмоциональных выбросов. Словом, если хочешь или вынужден обуздывать других, - обуздай прежде всего сам себя.

Не думайте, что это отвлечённое рассуждательство. На самом деле эти проблемы встают более/менее остро в любой семье, в любом коллективе, детском или взрослом. На все эти "где" и "как" постоянно приходится искать ответы всем, и чаще всего некогда толком даже осознать и поставить вопросы, а потому и ответы получаются бестолковые - как правило, просто не про то.

Вот и надо очень конкретно выяснить, когда именно, в какие моменты, в каких обстоятельствах, человек, как говорится, сам себе не рад? Если в этом не разобраться, то всё наше теоретизирование впустую. На уровне благих пожеланий, не больше. А ими, как известно, вымощена дорога в ад. Но не ждите от меня сейчас ответов на эти вопросы. Я рад уже и тому, что сумел, кажется, наконец-то их сформулировать, поставить. До этой постановки меня преследовало острое чувство какой-то серьёзнейшей, принципиальной, но неуловимой недоработки, а в чём дело, чего ещё не хватает для полного теоретического счастья, осознать никак не удавалось. Посмотрим, проверим, удалось ли и на этот раз. Так получается, что я не просто излагаю результаты своих исследований, а вновь и вновь перепроверяю их. Будем думать вместе.

Разумеется, не так всё плохо, какие-то частичные ответы на вопрос о реализации человечности есть. Дают ли они все вместе полный, исчерпывающий ответ? Вряд ли. Частичных ответов может быть хоть миллиард... По принципу "вали всё до кучи" вообще нельзя получить удовлетворительного ответа ни на один вопрос. Но частичные ответы - это как линия красных флажков, обкладывающих зверя. Будем постепенно сужать кольцо вокруг него, авось поймаем, а не поймаем, так хоть рассмотрим по возможности подробно.

Один из самых бесспорных теоретических результатов в поисках конкретного решения проблемы реализации человечности в образе жизни каждого - это принцип надёжности, ответственности за себя перед своими друзьями. Мне, слепоглухому, то есть не могущему во многих случаях обойтись без посторонней помощи, - надёжность, ответственность, обязательность, точность окружающих меня людей особенно важна. Ненадёжность, безалаберность, безответственность - это не просто проявление эгоизма и неуважения к окружающим людям, но прежде всего форма социальной и психологической дискриминации. В полном соответствии с идеями Франкла, я свободен позволить или не позволить себя дискриминировать, хотя бы и бессознательно (какая разница, дискриминация-то остаётся). Естественно, предпочитаю - не позволять.

Надёжность предполагает готовность прийти на помощь, активный поиск повода помочь. К такому надёжному человеку проникаешься безграничным доверием, это вернейший залог и прочнейшая основа для возникновения подлинно дружеских отношений, особенно если надёжность взаимная. Если же человек сам себя не уважает, с лёгкостью обещает и в ту же секунду забывает о данном обещании, а ты-то на него надеешься, ждёшь... Напомнишь через недельку, через пару месяцев, и он изумлён: да разве я что обещал?! Если такое повторяется систематически, перестаёшь верить людям, начинаешь ждать подобного от всех подряд, и действительно надёжному человеку надо очень постараться, чтобы делом, и только делом, доказать свою надёжность. Другим доказательствам уже веры не будет. Но если ты сам надёжный человек или хотя бы стремишься реализовать этот идеал в собственном образе жизни как можно полнее, ты обязан, не надеясь на уже много раз подводившего тебя человека, со своей стороны не отказывать в помощи ему, подставлять ему своё плечо, когда это необходимо. Ни о чём не просить, но откликаться на просьбы или помогать без просьбы, если знаешь, что можешь чем-то быть полезен. Иначе истинной человечности не будет.

Речь не о том, чтобы никому ни в чём не отказывать, нагружая себя сверх всякой меры, сверх всяких сил и физических возможностей, бесконечными обязательствами, становящимися физически невыполнимыми. Такая глобальная услужливость по принципу "чего изволите?" как раз и оборачивается самой безнадёжной ненадёжностью, катастрофической инфляцией обещаний, поскольку их выполнение физически невозможно. Речь идёт, просто-напросто, о реализации известной народной мудрости: "Не давши слова - крепись, а давши - держись". И беда наша в том, что очень многие из нас "крепиться"-то и не умеют, не умеют соразмерять свои обещания со своими силами, со своим бюджетом времени и физического здоровья, - не умеют категорически отказаться что-либо обещать, если не уверены, что смогут выполнить. Себя надо уважать, слово своё надо ценить, и тогда автоматически вы проявите самое высшее уважение и к другим людям. И не бойтесь, обиды никакой не будет. На нет и суда нет. Не можете так не можете, вы же не боги всемогущие. Значит, надо со своей проблемой обратиться к кому-то другому, только и всего. А то что получается сплошь да рядом? У тебя загвоздка, сам с ней сладить не можешь, просишь помочь, тебе твёрдо обещают, и ты уже больше не решаешься обращаться за помощью ни к кому другому. Понимаете, данное слово связывает не только того, кто дал, но и того, кому дали. И если тебе понаобещали с три короба, а делать не могут или, тем более, не собирались делать, - а ты-то надеешься, ждёшь, - вот тут-то и начинаются обиды.

У меня лично не одна дружба рухнула именно из-за этого. Зачем же было обещать, если не мог или, тем более, не собирался выполнять? Лучше бы честно не брался, и не было бы никаких претензий.

Конечно, бывает, что обещания вымогают, вынуждая давать невыполнимые обещания, лишь бы отделаться. А потом изводят напоминаниями. Но такой террор и шантаж надо решительно пресекать. Это мое дело, браться за что-то или нет. Смогу - возьмусь. Не могу - не обессудь. А вымогательство - оно в любой форме отвратительно, что бы ни вымогалось. А ведь в жизни вымогают не только деньги, не только обещания - даже любовь! Но это же верх нелепости, полная бессмыслица - кого-то любить по требованию.

Сфера человеческих отношений вообще очень скользкая, тут нужно, по выражению Твардовского, "ходить краем, зная край", да пока-то поймёшь это и научишься этому. Бывает и невольная ненадёжность - от неумения, от незнания края, от элементарной неосторожности. Я тут в лагере распрыгался с одним мальчиком, да ноги подвели, плюхнулся я на пол, ко всеобщему испугу, а потом веселью. Вот так мы часто "плюхаемся" и в отношениях друг с другом, сплошь да рядом теряя душевное равновесие.

Пожалуй, понятия "надёжность", "ответственность" и "человечность" почти синонимичны, так же как противоположные понятия - "ненадёжность", "безответственность" и "бесчеловечность". Нравственная норма человеческих отношений стоит и падает вместе с ___1ВЗАИМНОЙ надёжностью, ответственностью, человечностью.

И тут очень важно разобраться в соотношении феноменов "милосердия" и "гуманности" как противоположных типов отношений (субъект-объектного и субъект-субъектного), с одной стороны, и как этапов становления реальной, конкретной человечности, ориентированной на степень и взаимное стимулирование роста личностной полноценности, - с другой стороны. При этом гуманность - высшая ступень конкретной человечности, принципиальное признание равенства всех людей в достижении личностной полноценности. Милосердие ориентируется на решение твоих проблем без твоего участия, на обслуживание, а гуманность - на помощь, предполагающую обязательное твоё участие. Помочь можно только тому, кто сам себе помогает, кто сам ищет выход из создавшегося положения, и этот выход можно ему указать. Обслуживаемого - несут; тот, кому помогают, топает своими ножками.

Когда-то я резко противопоставлял милосердие гуманности, видел только их противоположность. На милосердие обижался, - унизительно, видите ли, - и жаждал только гуманности. Тут меня поправили дети. В принципе в лагере я мог бы сориентироваться сам, изучить территорию, всюду самостоятельно находить дорогу. Но уже много лет не только на территории, а даже внутри корпуса я далеко не всё знаю. По простейшей причине: меня водят дети. И я не настаиваю на своей самостоятельности, которой мне вполне достаточно и дома. Я сознательно ПОЗВОЛЯЮ себя водить - буквально, а в переносном смысле - "носить". Дело в том, что быть милосердным проще, легче, чем быть гуманным, и гуманность может начаться именно с милосердия. Лагеря всё время меняются, - куда повезёт купить путёвки, - и нет смысла очень-то ориентироваться, всё равно скорее всего больше сюда не попадёшь, следующая смена будет в другом месте. Вот около своего дома я всё знаю в радиусе нескольких километров. А в лагере - пусть водят дети. Надо же им упражнять свою человечность, для начала пусть это будет в форме милосердия, а более сложной, требующей строжайшего взаимного учёта возможностей друг друга, форме - то есть гуманности, - надо учиться, до этого надо дорасти.

Но подчёркиваю: и милосердию, и гуманности, и вообще человечности можно научиться, а научить - нельзя. Чтобы овладевать инструментарием доброты, теми или иными навыками, надо уже быть добрым. Можно рваться на помощь, но не уметь помогать. Как помогать - этому можно научить. А вот установке на помощь, стремлению помочь - научить нельзя, это может расти только изнутри, только из общей эмоциональной культуры личности, только из внутренней логики всего предшествующего развития/саморазвития. Это так же, как с поэзией: научиться писать хорошие стихи можно, а научить - нельзя. Для умения (способности) писать хорошие стихи нужен определённый склад, тип личности, особое отношение к действительности, именно поэтическое, и его остаётся только выразить стихами. А это результат всей истории формирования личности, это результат совершенно определённого образа жизни, а не навык, которому можно научиться, а потом за ненадобностью разучиться. Поэтами становятся, но не так, как, скажем, грузчиками. Думаю, точно так же и педагогике нельзя научить, педагогом можно стать в течение всей жизни, в результате всего развития/саморазвития, хотя способам решения тех или иных педагогических проблем научить можно. Инструментарий можно дать, а любовь к детям - это основа, а не инструментарий, это либо есть, либо нет. И если нет любви к детям, то педагогический инструментарий в руках такого человека так же страшен, как любое оружие в руках заведомого головореза.

Принцип надёжности очень важно соблюдать в отношениях с детьми. Об этом говорят практически все педагоги, работы которых мне удалось прочитать. Ребёнку нельзя ничего обещать просто так, лишь бы отделаться. Надо думать, по силам ли выполнить обещание, и целесообразно ли давать и выполнять его, не навредит ли это нравственному росту. Мне часто очень хочется побаловать детей, но я заставил себя научиться им отказывать в определённых случаях, в зависимости от конкретной ситуации, чтобы не потерять их уважение, не испортить отношения.

Например, хочешь послушать музыку - ради бога, но приноси кассету ко мне, вместе послушаем, а магнитофона я дать не могу. И уж если отказал одному - автоматически отказываю в этом же и всем остальным. Иначе потом не объяснишь, почему в одном и том же одному отказал, а другому уступил. Больше, что ли, люблю того, второго, или просто он настырнее?

В отношениях между инвалидами и относительно здоровыми взаимная надёжность предполагает взаимную интеграцию. Но прежде чем говорить о ней, уточним, что такое личностная реабилитация.

Стать личностью - это значит стать родовым, а не только видовым существом. А стать родовым существом - значит включиться в жизнь рода человеческого, стать носителем и представителем его культуры, особенно этической. Этот процесс можно назвать процессом личностной реабилитации индивида, то есть видового, биологического существа. Почему именно реабилитация, а не просто становление, развитие/саморазвитие? Потому что это очень сложный и болезненный процесс у всех, а не только у людей с теми или иными формами физической инвалидности. Понятно само собой, что слепоглухому надо стать личностью вопреки слепоглухоте. А у зрячеслышащего не меньше своих "вопреки". Вопреки импульсивности, вопреки флегматичности, вопреки неблагополучию в семье, в школе, мало ли где ещё. А если всё слишком "хорошо" и никаких проблем - то вопреки вот этой как раз беспроблемности, благополучию, подозрительно похожему на "благополучие" мертвеца. Становление личности - это всегда преодоление чего-то, а ведь когда мы говорим о реабилитации детей-инвалидов, мы именно имеем в виду преодоление - насколько возможно - связанных с инвалидностью ограничений. Кто не преодолел, тех мы называем не реабилитированными. Но таких не преодолевших, не реабилитированных сколько угодно и среди "обычных" людей. То есть тот процесс преодоления всевозможных ограничений, который мы привыкли превращать как бы в монополию только инвалидов тех или иных категорий, - этот процесс можно понять и как всеобщий. И это не отменяет других понятий - "становление", "развитие/саморазвитие". Говоря о том, что личностно реабилитироваться приходится с пеленок абсолютно всем, мы подчёркиваем момент преодоления неких ограничений, которые - те или иные - обязательно есть у всех, а не только у инвалидов. Вот почему я иронически отношусь к псевдоделикатному переименованию инвалидов в "людей с ограниченными возможностями". Я спрашиваю: что же, выходит по элементарной логике, что у не-инвалидов возможности безграничны? Ерунда ведь. В том ли, ином ли отношении, а возможности ограничены у нас у всех. Или уж тогда не-инвалиды - все поголовно боги, потому что отсутствие ограничений предполагает всемогущество. Кто из не-инвалидов дерзнет назвать себя богом?

В совместно-педагогическом процессе, как целенаправленной организации общения между детьми-инвалидами и относительно здоровыми детьми, делается попытка отождествить (то есть одновременно решать) в едином психолого-педагогическом процессе проблемы личностной самореабилитации детей-инвалидов (поначалу, разумеется, стихийной), с одной стороны, а с другой - проблемы нравственного саморазвития относительно здоровых детей. В таком отождествлении собственно и заключается суть совместной педагогики. И когда спрашивают, кому это нужнее - детям-инвалидам или относительно здоровым, - я без колебаний отвечаю: последним. Относительно здоровые ребята получают, может быть, единственную возможность нравственной ___1ПРАКТИКИ_._0, а не болтовни на нравственные темы. Ведь их же в семьях очень часто избавляют от необходимости кому бы то ни было в чём бы то ни было помогать, им только "внушают" в нотациях время от времени, какими они должны быть хорошими, а возможности поупражнять свою хорошесть, почувствовать себя нужным "по-честному", на самом деле, а не ради "воспитания", - такой возможности часто нет.

Я пробовал растормошить очень сложного, страшно пассивного зрячеслышащего подростка двенадцати лет, которого в семье переобслужили, от всего избавили (он из обеспеченной семьи), и дома он только глазеет в телевизор, во дворе болтается с такими же, как сам, не находя других тем для разговора, кроме погоды, а в школе - один из последних в классе, даже оставался на второй год. Ему надо стать личностью вопреки убийственному материальному и бытовому благополучию. После лагеря встретившись с ним, особенно почувствовал жуткий контраст между ним и моими лагерными друзьями, любой из которых очень активен, и эту активность надо только суметь организовать, направить, снисходительно посмеиваясь над такими издержками, как озорство и скоропостижная "любовь". А тут - не знаешь как и подступиться, улыбку выжать из этого ребёнка - семь потов спустить... Перед педагогом М.Б. Ширманом, который в основном и работал с этим мальчиком, стояла проблема включения его в домашние заботы по хозяйству, а то он привык смотреть на маму, по выражению М.Б. Ширмана, "как на исполняющую обязанности домработницы". А ведь это типично!

Итак, договоримся, что процесс личностной реабилитации проходят все люди, а не только физические инвалиды. В этом смысле личностная реабилитация, по существу, совпадает с процессом становления человечной личности. Можно наметить следующие этапы этого процесса:

1. осознание своей непохожести на других (любой);

2. осознание того, что все настроены доброжелательно, готовы участвовать в решении возникающих проблем;

3. ответная готовность на такое же доброжелательное отношение к окружающим, попытки реализовать его в собственном поведении;

4. активная сознательная организация помощи себе и собственная постоянная готовность прийти на помощь другим, использование своей уникальной ситуации (даже если это ситуация какой-либо тяжкой физической инвалидности) для личностного и творческого роста, собственного и окружающих людей (это высший этап личностной самореабилитации, становящейся сознательной).

Описанная поэтапность является идеальной, а не реально действующей. её необходимо специально организовывать в психолого-педагогическом процессе. В этой связи исключительное значение имеет совместная педагогика - совместное воспитание относительно здоровых детей и детей-инвалидов взаимной человечностью, взаимно нравственным и ответственным отношением.

За счёт совместной педагогики, расширяя базу общения, можно попытаться снять и проблему овладения национальным языком, и проблему отсутствия развитой ролевой игры, и проблему личностной самореабилитации ребят-инвалидов и одновременно нравственной самореабилитации относительно здоровых ребят. И вообще ускорить общее развитие детей-инвалидов, облегчив адаптацию ребят, когда они вырастут, среди остальных людей, - научив их быть людьми среди людей, сделав сущностью их образа жизни взаимную человечность, то есть взаимопомощь (прежде всего!). И самостоятельную активную организацию этой взаимопомощи!

Передо мной всю жизнь остро стоит проблема победы над слепоглухотой: победить - значит вылечить; поэтому нельзя победить, но можно побеждать в течение всей жизни. Можно сказать, что в этом - сущность высшего уровня личностной самореабилитации. В.Э. Чудновский в этом высшем уровне особо выделяет диалектику превращения слабости в силу, когда сами накладываемые слепоглухотой ограничения становятся стимулом личностного развития.

И вот здесь мы и подходим к принципу взаимной интеграции. Мне пришлось в жизни столкнуться с двумя противоположными типами отношения ко мне. Один - сверхопека, когда меня стараются от слишком многого избавить, делая мою жизнь пустой, скучной, как у того подростка, о котором я недавно говорил. Другой - я назвал его "сверхинтеграция" - демагогически равнодушный, когда тебе говорят, что никто, кроме тебя самого, твоих проблем не решит, что ты такой же человек, как все, по-человечески равен всем остальным, а потому... сам выкручивайся. Нелогично, мягко говоря!

Не спорю, что все мы прежде всего люди, а потом уже инвалиды или не-инвалиды, и в этом смысле равны друг другу принципиально. Принцип же этот такой, если перефразировать знаменитые строчки Некрасова: "Инвалидом можешь ты не быть, а человеком быть обязан". Верно. Но откуда следует вывод - "сам выкручивайся"? Ни инвалиды, ни относительно здоровые на самом деле сами ведь не выкручиваются, опираются на помощь друзей и сами помогают, чем могут! Мы в обществе живём, а не на необитаемом острове!

"Сверхинтеграция" достала меня так, что я даже задумался: какое из двух зол меньше - сверхопека или "сверхинтеграция"? И решил, что сверхопека - меньшее зло, потому что опекающий тебя, бесспорно, хоть и по-глупому, любит, и ему можно доказать, его можно убедить, что твои возможности он недооценивает, ты можешь больше, чем он думает. А демагогу дела нет до твоих возможностей, как и вообще до тебя, он "сверхинтеграцией" лишь прикрывает своё равнодушие. Отсюда и - "сам выкручивайся". И действительно, лучше уж без демагога обходиться, ни в чём на него не рассчитывать, не надеяться. Более ненадёжного партнёра в делах и в дружбе нельзя себе и вообразить.

Прежде всего необходимы люди, способные не отвлекать тебя всячески от твоих проблем, а решать их вместе с тобой. Коль скоро такие люди нашлись, возникает как бы "антиэкстремальная" или, шире, "антипроблемная коалиция", - возникает коллектив, занятый поиском решения неких общих проблем. Это - общее условие всякого реабилитационного процесса, но детского - особенно. Впрочем, дети тут по сравнению со взрослыми в более выгодном положении: взрослый зачастую вынужден искать себе союзников по "антиэкстремальной коалиции" сам, в одиночку, а у ребёнка они есть изначально в лице родителей, педагогов, доброжелательно настроенных, сочувствующих ему ровесников - членов отряда милосердия, окружающих ребят в лагере. Такой настрой должен создаваться заранее, при подготовке смен в лагерях, при проведении специальных встреч и занятий с относительно здоровыми ребятами. Указанный настрой должен создаваться и при первом знакомстве ребят, ещё по дороге в лагерь, если они не были знакомы по прежним лагерным сменам.

В любом реабилитационном процессе необходимо совместное с союзниками по "антиэкстремальной коалиции" исследование экстремальной ситуации, необходим совместный поиск выхода из неё, - совместное смягчение, изменение, преодоление экстремальной ситуации, а ни в коем случае не насилие над попавшим в беду человеком (под видом "заботы" о нём, но "заботы", как она понимается и навязывается непрошенным "благодетелем", - я одно время это называл, не очень точно, "духовной агрессией") и не издевательская демагогия: "Сам выкручивайся!" Особенно это важно в экстремальной ситуации всевозможной инвалидности. Без создания "антиэкстремальной коалиции" реабилитация личности в этих условиях просто немыслима. Причём, такая "коалиция" должна существовать как условие не только успешности, но и вообще начала, "запуска" реабилитационного процесса.

Если речь идёт о ребёнке, он участвует в этой "коалиции" на первых порах бессознательно, даже не подозревая об экстремальности ситуации, в которой вынужден существовать. Чтобы сделать его сознательным членом "антиэкстремальной" (имеется в виду прежде всего "антиинвалидная") "коалиции", надо создать условия для осознания ребёнком-инвалидом экстремальности ситуации, а для этого надо дать ему возможность сравнить себя с другими детьми, пообщаться с ними. Такое общение и взаимное сравнение полезно обеим сторонам - и детям-инвалидам, и относительно здоровым ребятам. Подружатся ребята или нет, это в решающей степени зависит от них самих, от их личностных качеств, но с самого начала необходимо позаботиться о доброжелательном, дружественном настрое - по крайней мере, со стороны относительно здоровых ребят.

Со стороны детей-инвалидов такой настрой может быть ответным, ибо первоначально возможно недоверие, связанное с проблемами общения с соседскими детьми у себя дома, во дворе, или со сверхопекой взрослых, вообще не допускавших никакого соприкосновения больного ребёнка со здоровыми. Убедившись, что никто его "дразнить" не собирается, но все настроены помочь, ребёнок-инвалид может попытаться "сесть на голову" (этим попыткам надо мягко, но неуклонно противостоять), а может попытаться включиться в образ жизни обычных ребят (тут надо всячески идти ему навстречу, изобретая доступные формы игр, адаптируя их на ходу, - такой опыт имел место в лагерях, где я работал, и такое творчество по изобретению игр иногда увлекало здоровых ребят). ребёнок, с одной стороны, осознаёт, что он "не такой, как все", но с другой стороны, ощущает себя среди друзей, в дружественной обстановке, и это стимулирует его к поначалу стихийной, а затем всё более сознательной, самореабилитации.

Взаимная человечность - основа гуманистического подхода к личностной реабилитации инвалидов, - как детей, так и взрослых, как физических, так и духовных (или социальных) инвалидов. Гуманистический подход не то чтобы противопоставляется традиционному, коррекционному, но ассимилирует его в себе: чтобы наиболее эффективно "корректировать", - например, слепоглухоту, - необходимо спровоцировать формирование человечности собственным человечным отношением к реабилитирующемуся.

Но сам принцип - провоцировать формирование человечности человечностью же - общепсихологический и даже общеметодологический, философский, а не специально реабилитологический. В том-то и дело, что при гуманистическом подходе к решению реабилитационных задач реализуется и конкретизируется в экстремальных условиях тот же принцип, который должен работать (но далеко не всегда работает!) и в норме. Иначе нормального результата в ненормальных условиях не получить.

При гуманистическом подходе возможен высший уровень личностной самореабилитации, на котором инвалидность выступает не только в качестве объективного ограничителя возможностей, но и в качестве стимула саморазвития личности, чтобы ограничение возможностей инвалидностью либо нейтрализовать, либо вообще снять, либо даже трансформировать по типу фрейдовской "сублимации": невозможно одно - ___1ТЕМ БОЛЕЕ_._0 возможно, осуществимо другое. О такой сублимации говорил ещё Сократ, рассуждая перед смертью о том, что философу лучше быть слепоглухим, дабы ничто не отвлекало его от размышлений. Мне мои друзья и коллеги не раз говорили, что у меня есть перед ними преимущество. Вот, например, выдержка из одного дружеского письма ко мне:

"Надеюсь, ты здоров и как прежде пашешь за троих. И новая книга выходит из-под пальцев как по мановению волшебной палочки. Это так кажется, если смотреть извне; на самом деле всё это плод душевных и умственных усилий, твоей всегдашней "привычки думать". Такая привычка есть у очень немногих людей, и ты один из них. Тот чудовищный "скафандр", который по воле судьбы надет на тебя, отсекая тебя от зрительных и слуховых ощущений, служит не только палаческую службу, но и оказывает тебе услугу, погружая твоё Я в сосредоточенное размышление и внутреннее созерцание. Человеку со здоровыми органами чувств приходится делать специальные усилия, чтобы "отключиться" от соблазнов внешнего мира, отвлекающих от умственной работы. Так что в этом смысле ты даже имеешь преимущество перед нами, здоровыми. Интересно, понимаешь ли ты это?"

Понимаю. Но всё куда сложнее и интереснее. Сохранные органы чувств поневоле работают с более полной нагрузкой, начинаешь ориентироваться на раздражители, которых в норме просто не замечают. Обостряется интуиция, благодаря которой мгновенно строится некий обобщённый, интегрированный мыслеобраз данного человека и всей окружающей ситуации.

В лагерях общения Детского ордена милосердия должны, как минимум, уживаться, а лучше всего дружить, относительно здоровые дети - и больные, причём больные как внутренними болезнями, внешне незаметными (в том числе такими страшными, как лейкемия, опухоль головного мозга), так и с очевидной, пугающе заметной, прямо кричащей инвалидностью (ДЦП, слепота, глухота, слепоглухота). Таким образом создаются уникальнейшие условия для формирования взаимной человечности в непосредственной практике общения. Именно здесь, - повторяю снова и снова, - возможно подлинное нравственное воспитание, возможно ___1ЧЕРЕЗ ___1ДЕТЕЙ_._0 очеловечивание "большого мира", общества в целом, в котором тяжелобольным людям и инвалидам было бы легче чувствовать себя своими, а не отверженными, не загнанными в разного рода "резервации" (от собственной квартиры до всевозможных закрытых учреждений).

Больные дети учатся не бояться здоровых, учатся обращаться к ним за помощью, организовывать себе их помощь, учатся - едва ли не главное! - быть им по-человечески интересными своим творчеством, культурой своего отношения к ним, а не только вызывать жалость, частенько брезгливую. Словом, эти лагеря могут быть (и бывают) подлинной школой взаимной человечности в смысле накопления опыта взаимной человечности в живом общении. Совместная педагогика может и должна такую школу человечной жизни (человечного сосуществования, общежития) детям обеспечить.

Тем самым реализуется принцип взаимной интеграции: не только больные дети интегрируются среди здоровых, но и здоровые - среди больных. Движение должно быть встречным, взаимным, ни в коем случае не односторонним, иначе никакой взаимной человечности не получится. Другое дело, что ПЕРВОНАЧАЛЬНО инициатива всё же должна идти от здоровых, - по крайней мере, от взрослых, среди которых могут быть и взрослые инвалиды, потом под влиянием взрослых - от здоровых детей, и уже в ответ - от больных детей. С момента, когда удаётся добиться (заслужить!) этот ответный инициативный порыв, только и начинается собственно взаимная человечность и взаимная интеграция.

Список литературы

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://suvorov.reability.ru/

Читать полностью: http://www.km.ru/referats/4C91039F5E0E4BF6B4875B5A68088F3E